Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин

не увлекаться при отборе материалов для того или другого сборника. Апробация через печать для вещей на злобу дня очень немного значит. То, что сегодня принимается и печатается в журналах, то завтра уж не годится, и соединять такое в отдельные сборники даже вредно для писателя. Если подходить к челябинскому сборнику с этой меркой, а с ней только и надо подходить, то там многое следовало бы отбросить, хотя в свое время это было приемлемым и не плохим. Для примера возьмем «Вражий след». Этот рассказ напечатан в 43-м году, а написан, может быть, в 42-м. Тогда все мы усиленно заботились о маскировке городов. Чуть не изменой считалось, если кто-нибудь закурит папироску в подъезде. Даже у нас, помнишь, были закрашены верхние стекла трамвайных вагонов. И все это тогда было нужно и оправданно. Маскировка городов, как известно, продолжалась до окончания войны с Германией, но уже в начале 43-го года на улицах Москвы горели не только синенькие лампочки, но и простые, только закрытые сверху абажуром, так как все к тому времени знали, а дети тем более, что на расстоянии десятка километров никакой спички не разглядишь, а боковой свет из окна многоэтажного дома сверху и вовсе не увидишь. Прочитав такой рассказ в 45-м году, юный читатель в лучшем случае пренебрежительно оценит: «Дядя автор не знает, что спичку с самолета не разглядишь», а в худшем же может подумать: «Какой дурак десантник, он, как маленький, окошки бьет, а для чего — неизвестно!» Это уж, как видишь, пошло по линии недооценки врага, что, безусловно, надо признать особо вредным. Не поверит читатель и тому, что в затемненном большом городе, где и днем-то не так уж светло, можно было ночью разглядеть рассыпанные на углах марки. Мало ли всяких бумажек валяется! Маловероятен и вызов с моря путем крестообразного знака, сделанного зажженной спичкой. Тут ведь надо не забывать, что в портовом городе и наша охрана где-то имеется, смотрит не только с суши, но и с моря. А у тебя это вовсе забыто. Десантники начинают тут же на берегу разговаривать по-немецки настолько громко, что мальчик даже разбирает такие слова, как постамт, бангоф и др. Читатель ведь должен удивляться: «Какие дураки! Таких поймать совсем просто!»

Все это происходит потому, что ты не любишь «терять время на мелочи», берешь нужную тебе мысль и проводишь ее, не утруждая себя остановками на деталях. Для очередного номера газеты или журнала такой порядок в какой-то степени терпим, так как первое условие — своевременность, а для книжки, рассчитанной на более долгую жизнь, требуется другое, и в первую очередь именно та мелочь, которая заставляет поверить автору вполне и всерьез. Вот, например, у тебя в «Святохе» (не лучше ли Сватохе?) есть место, когда он, пустив воду, отходит от станка к окну. В чем тут дело, для меня, технически неграмотного, неясно, но я чувствую, что пишущий что-то знает, и я это рассматриваю, как очень положительное, начинаю с этого времени верить, что тут не голая выдумка. В этом и есть суть вопроса. Фабульная линия важна, но только взвешенные детали делают произведение живым и правдивым. С одним сюжетом выезжать в книгу нельзя.

Возьмем другой пример — «Олений камень». Сюжет там сладковатый, в стиле Кл. Лукашевич, В. Дмитриевой и др. «писателей для детей». Берет рассказ местным колоритом: Чусовая, ледоход, быт лесных деревень, Олений камень (легенда рассказана небрежно). Хороша подробность: отпустив лошадь, привязал вожжи на оглоблю. Но и здесь много недоуменных деталей, потому что автор во власти только своей мысли, а не представлений. Ты выводишь мальчика на берег по расщелине, которая идет с вершины Оленьего камня, но попробуй представить эту расщелину в пору половодья, и станет ясно, что это неправдоподобно. В эту пору по ней либо бурный поток, который неизбежно смоет человека даже без груза, либо она может представлять сплошную наледь, по которой тоже не поднимешься. Да при таком решении еще забывается другое, более важное. Парнишку направил за картиной заведующий лесопунктом. Начало ледохода, важнейшее событие для лесопункта, там не могли пропустить незамеченным, а заведующий тем более. Послал лошадь, мальчугана! И ничего, никаких встречных действий! Читатель об этом помнит, а писатель забыл, так как ведет свою линию только рассудочно, без живого представления того, о чем рассказывает.

Даже рассказ «Мертвый конус», где как будто все правильно, едва ли принадлежит к тем, которые ты потом, когда будешь подводить итоги своей литературной работы, возьмешь для перепечатки. Недостаток у него тот же, нет ни одной крупинки, которая бы заставила поверить, что автор знает все то, о чем рассказывает, хотя бы так, как токарный станок. Возникает даже недоверие, что исключительная меткость стрелка при сочетании трех движений (пули и двух самолетов) родилась из одного только опыта при одном движении.

Ты только на это не сердись. Ведь пишу потому, что продолжаю думать о твоем будущем, которому пока что мешает твоя поспешность. Выход книжек, конечно, важен не с одной материальной стороны, но все-таки здесь надо быть очень строгим к себе, выбирая лишь то, что писано без большой спешки. Да и вообще тебе следует подумать о самой манере письма, требующего более глубокого изучения предмета, и главное, надо не только расставлять, но и представлять своих героев в тех положениях, в какие они ставятся.

Не менее важно повернуть свои мысли в сторону тех пустяков, которыми ты, как я заметил, пренебрегаешь. Знаешь ведь анекдот: бюст фавна был вылеплен отлично, но когда художник выломил у этого фавна один зуб, скульптура выиграла не вдвое или втрое, а совершенно неизмеримо, так как она ожила. Этот вышибленный зуб советую помнить всегда, перефразировав применительно к своему творчеству: «где тут та полнокровная деталь, которая есть в «Моих друзьях», но которой нет в «Каменных загадках» (напоминаю тебе эту азбуку потому, что у тебя заметна склонность переоценивать свою занятость и недооценивать «литературную болтовню»). Занятость, конечно, дело почтенное, но и «болтовней» в нашем ремесле пренебрегать не следует. Правда, очень часто невод приходит с одной травой морской или с тиной, но иной раз окажется и золотая рыбка, какую у своего стола не высидишь, хоть трое подшитых кожей штанов просиди. На последнем вот четверге, с которого ты ушел, оказалось даже три таких рыбки. Правда, они могут мешать очередной работе, но они же могут и вести ее дальше. Слушая Трубина, я подумал: «Вот бы пару подобных речений в «Олений камень», совсем бы он по-другому зазвучал». Но,